ася волошина пьесы аси волошиной
ДЬЯВОЛ
(по мотивам повести Л.Н. Толстого)
трагическая клоунада жизни
Дядюшка подписан на:
А. Пушкина, Б. Шоу, А. Чехова, Ф. Ницше, Н. Гоголя, Л. Толстого.
В кошмаре Евгения звучат слова из рассказа Л. Андреева «Бездна».
Действующие лица:
Евгений — молодой блестящий помещик (около 30)
Лиза — его жена (20-21)
Марья Павловна — мать Евгения
Варвара Алексеевна — мать Лизы
Дядюшка — дядюшка
Степанида — молодая крестьянка
Данила — крестьянин; поверенный Евгения (лучше, если дед)
Старуха — крестьянка.
т
1 акт
ася волошина пьесы аси волошиной
Явление 1.
Молодой ещё человек из Петербурга, одетый и держащий себя совершенно камильфо, вдыхает полной грудью аромат и обаяние давно покинутых им родных мест.
ЕВГЕНИЙ. Воздух! Вот удивительное дело. Воздух дома какой-то прямо-таки… сытный.
Слуга и провожатый, весьма старающийся угодить, по-крестьянски корректно держался поодаль. Но теперь, будто приглашён к диалогу.
ДАНИЛА. Да-с, барин, воздух у нас (подбирает, подбирает, подбирает слово.) …чистый чернослив.
Евгений немного удивлён, Данила не замечает это, весьма довольный своей метафорой.
ЕВГЕНИЙ. Нет, положительно, ведь прямо-таки искушение. Взять и…
ДАЛИЛА. В трактир?
ЕВГЕНИЙ. В отставку!! «В трактир»! Что за мысли? Человек должен чище себя держать, чище. Строже.
ДАНИЛА. Да мы ж того… Да разве ж мы… Мы завсегда…
ЕВГЕНИЙ. А что? Ведь все здесь, кажется, и есть для счастья. Только протяни руку и возьми. (Погружается в свои проекты.Данила почтительно следует за ним и, насколько это в его силах, за его мыслями.) Выйти в отставку. Поселиться с матерью в главном доме… Подарить её своей сыновьей заботой в утешение. Скрасить закат её дней, её вдовство. Здоровая, здоровая жизнь. Ранние подъёмы, прогулки, гимнастика…
ДАНИЛА. Хымнастика!
ЕВГЕНИЙ.…купания…
ДАНИЛА. …купания….
ЕВГЕНИЙ.…лес…
ДАНИЛА. Лес!
ЕВГЕНИЙ. …Лес — продать! Продать — увы! А что поделать?Так же и отдельные куски пустоши и, может статься, даже дачу. Чтоб толькоудержать главное золотое дно — Семеновское! (Мечтательно.) С четырьмя тысячами десятин чернозема, сахарным заводом…
Данила чуть ли не причмокивает.
ЕВГЕНИЙ. …с двумястами десятин заливных лугов. Очень может быть! Стоит только посвятить себя этому делу целиком. Отдать себя этому благородному делу. Да! (Почти Даниле.) Ничуть не менее благородному, чем служение в министерстве.
ДАНИЛА. Нечто ж мы!
ЕВГЕНИЙ. Обновить инвентарь, то есть лошадей, быков… что там нужно ещё — я не знаю — подводы. Брату — по три, нет, даже по четыре тысячи в год за отказ от хлопот и прав.Хозяйничать умно, рачительно, расчетливо. (Совсем уж благостному Даниле — вдруг почти как укор.) А не так, как отец.
ДАНИЛА. Отец?
ЕВГЕНИЙ. Ведь признайся: отец не занимался хозяйством.
ДАНИЛА. Ни-ни.
ЕВГЕНИЙ. И зачем? Зачем было посылать нам с братом до шести тысяч в год? Ведь это только развращало нас. Только сообщало нам докучную привязанность к ненужной, праздной роскоши…
Данила осуждающе поцыкивает.
ЕВГЕНИЙ. …привязанность, от которой мне, по крайней мере, ещё предстоит избавиться. Но тут уж можно быть уверенным… В строгости! Мужчина должен держать себя в строгости.
Данила покорен.
ЕВГЕНИЙ (несколько устыдившись своего витийствующего тона и несколько скомкав). Женщина, впрочем, тем более. А что, Данила? Как бы мне узнать, а какова была жизнь при покойном…
ДАНИЛА (услужливо). …папаше?
ЕВГЕНИЙ. При деде.
ДАНИЛА. …При деде…(!)
ЕВГЕНИЙ. Я подумывал бы завести здесь порядки как при…
ДАНИЛА. При деде! О-о-о-о при деде!… Какие телята! А птица! Красота и басота. Орехами кормили. Орехами. Гуси живые в мешках висели.
ЕВГЕНИЙ. В мешках? Для чего же?
ДАНИЛА. А как же? Чтоб моциону не было. Чтоб жиром заплыли жиром. Жиром! А люди дворовые— шнырь-шнырь — ровно муравьи. А как же? Всё поспеть.Особливо к празднику. А ножи на кухне — Трах-трах-трах!А какие меды, а какие квасы. А пироги! Ой, матушки!
ЕВГЕНИЙ (насмешливо). Будто б ты пробовал!
ДАНИЛА. Пробовал!Пробовал. Был вона такой пирог. Вона такой в праздники. Его сами господа ещё на другой день к своему удовольствию. А потома на третий, в четвертый дни — что не доедено —в девичью. А в девичью завсегда можно и заглянуть. При деде. Как при деде было, так уж никогда… Не для обиды вам, барин. Не для обиды.
Явление 2.
Добрая и почтенная дама — мама Евгения — деликатно возвещает о своём появлении позвякиваньем ложечки в чашке.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Ну что ж… Ну что ж… Шарман. И всё как прежде. Почти как прежде. Только… (Конечно, слёзы подступают.) …нет уж того размаха, того плезиру, что были при papa.
ЕВГЕНИЙ. Но при рара вы ведь не бывали только в разгар лета. По полгода за границей…
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Рара ничего никогда не жалел. Ничего! Никогда! Ни для кого из нас.
ЕВГЕНИЙ (бурча). Что весьма приметно.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Qu’est ce que c’est?
ЕВГЕНИЙ. Я говорю только, что мы принуждены ощутительно чувствовать некоторые последствия….
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Эжен! Ты не хочешь ли сказать…
Поспешно подходит к ней, целует руки.
ЕВГЕНИЙ. Ну, что вы, мама!
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Мне просто на миг показалось…
ЕВГЕНИЙ. Вам показалось!
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Давай уговоримся!
ЕВГЕНИЙ. Мы уговоримся. Считайте, что уже уговорились.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. …Всё, что делал рара…
ЕВГЕНИЙ. Sans aucun doute! Sans aucun doute: всё, что делал рара…
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Рара…
ЕВГЕНИЙ. Было хо-ро-шо.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Правильно и хорошо.
ЕВГЕНИЙ. Правильно и хорошо. Хоть, может, прежде вы при его жизни так и не всегда говорили.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Qu’est ce que c’est?
Снова целует ей руки, прося великодушного прощения.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Ах, Евгений. Ты ещё так молод… (Смотрит на него с большой нежностью, переменяет мысль.) Но уже так благороден. О, я знаю твоё сердце. Здесь будет множество случаев выказать твой ум, твой такт, твоё великодушие, твои таланты.
ЕВГЕНИЙ. Полно, мама. Ещё необходимо испытать, какой я буду хозяин.…Но не скрою: я чувствую в себе силу. Силы… И вы можете быть уверены…
Явление 3.
Входит в меру эксцентричный дядюшка. Возможно, даже не вовсе налегке.
ДЯДЮШКА. О, что за пассаж!
«Вот наш Евгений — сельский житель»? А? А?
Не получая ответа.
«Заводов, вод, лесов, земель
Хозяин полный, а досель
Порядка враг и расточитель»?
«И очень рад, что прежний путь
Переменил на что-нибудь»?
Ну!
Дядюшка распахивает объятия, преодолевает дистанцию, отделяющую от Евгения, и крепко по-стариковски его обнимает.
Евгений шепчет одними губами Марье Павловне: дескать «кто это?». Она делает знаки, что, мол, как ответишь?
ДЯДЮШКА. Совершенно! Совершенно! Совершенно гренадёр. Гренадёр и жених. Ну! И неужели же затворить себя в глуши?
«Два дня ему казались новы
Уединенные поля,
Прохлада сумрачной дубровы,
Журчанье тихого ручья»?
Ласково треплет его.
«На третий роща, холм и поле
Его не занимали боле;
Потом уж наводили сон;
Потом увидел ясно он,
Что и в деревне скука та же». И так далее, и так далее, и так далее. Нет, только посмотрите: что за гренадёр!
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Эжен… (Приходя на помощь.) Ты, naturellement, помнишь дядюшку!
ДЯДЮШКА. Naturellement! (Подходит к ней целует щёки.) По-русски. Три раза. (Раз, два, три.) А я вот к вам по-родственному, не чинясь. Ведь не погоните?
МАРЬЯ ПАВНОВНА. Quel genre de pensée?
ЕВГЕНИЙ. Разумеется, к вашим услугам. Данила! Прикажи — чемоданы… Прикажи приготовить комнаты.
Пока делается переход, дядюшка комически бормочет/декламирует прицепившееся — не ради смысла, а в силу того, что цитирование — его порок.
Я был рожден для жизни мирной,
Для деревенской тишины;
В глуши (м-м-м…) чего-то-там-м-мырной
Та-там какие-то там сны…
(Дальше вспомнил лучше.)
Досугам посвятясь невинным,
Брожу над озером пустынным,
Я каждым утром пробужден
Для сладкой неги и свободы:
Читаю мало, долго сплю,
Летучей славы не ловлю…
Явление 4.
Утро. Утренний свет.
Евгений один.
Где-то рядом — песня.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС.
Один сын у отца,
Одно дите у роду,
Что яблочко у саду.
ЕВГЕНИЙ. Данила. Данила!
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС.
Один сын у отца,
Одно дите у роду,
Что яблочко у саду.
ЕВГЕНИЙ. Данила! Умываться.
Данила входит с тазом и ведром.
Песня затихла. Как будто она чудилась.
Евгений раздевается по пояс — до рубахи или до наготы. И делает знак.Данила плещет.
Вода холодна, Евгений энергичен, Данила сочувственно поохивает.
Пока он плещется, звучит песня.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС.
Я во зелен сад пойду,
Сладко яблочко сорву,
Свово милого вспомяну.
Евгений выпрямляется, прислушивается. Смотрит на Данилу.
ДАНИЛА. Могём подогреть. Вы токмо велите.
ЕВГЕНИЙ. Ещё!
ДАНИЛА. Ох, грехи тяжкие.
Плещет. Та же игра.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС.
Я во зелен сад пойду,
Сладко яблочко сорву,
Свово милого вспомяну.
Евгений смотрит на Данилу.
ДАНИЛА. Да неужто?
Плещет.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС.
Свово милого вспомяну.
Свово милого вспомяну.
Свово милого вспомяну.
Свово милого вспомяну.
Свово милого вспомяну.
Свово милого вспомяну.
Я на сахаре, на меду….
На этот раз голос звучит дольше.
ЕВГЕНИЙ. Что это?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС.
…Свово милого вспомяну.
Свово милого вспомяну…
ДАНИЛА. Что?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС.
…Свово милого вспомяну.
Свово милого вспомяну…
ЕВГЕНИЙ. Да это! Это самое.
ДАНИЛА. Где?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС.
…Свово милого вспомяну.
Свово милого вспомяну…
ЕВГЕНИЙ. Да это!
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС.
Свово милого вспомяну.
Я на сахаре, на меду….
ДАНИЛА. А! Так это бабы.
ЕВГЕНИЙ. «Бабы»!
Песня закончилась, но вслед за ней пошло ещё худшее. Ритмичное. Как будто кто-то кого-то стегает, и вслед за каждым ударом раздаётся сладкий стон. Это не прекращается.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. А! А! А!
ЕВГЕНИЙ. ЧТО ЭТО?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. …А! А!
ДАНИЛА. Да никако бабы лён мучают.
ЕВГЕНИЙ. То есть как?
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. …А! А!
ЕВГЕНИЙ. (Да что ж это такое!)
ДАНИЛА. Лён! Стебли-то. Его бабам побить потребно. Чтоб мягонько.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. …А! А!
ЕВГЕНИЙ. Данила… ЕЩЁ!!!
ДАНИЛА. Святы угодники.
Плещет.
Голос будто в азарт вошёл. Всё громче, всё немыслимей.
ДАНИЛА. Ещё???
ЕВГЕНИЙ. Данила! …Ступай пока.
Данила уходит.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС.
Я во зелен сад пойду,
Сладко яблочко сорву,
Свово милого вспомяну.
Я на сахаре, на меду…
Евгений слушает. Колеблется, хоть и понятно, что только внешне перед собой. А сам уже готов идти к той, что поёт. И, наконец, идет.
Идёт туда, вдаль, где ему открывается тень или силуэт…
Она снова бьёт лён. Снова крики.
ЕВГЕНИЙ. Послушай… Гм… Послушай, э-э… (Понимает, что не умеет, как обратиться.) …Девушка.
ЖЕНСКИЙ ГОЛОС. А! А!
ЕВГЕНИЙ. Девушка…
Евгений подходит к ней и поворачивает лицом.
И отшатывается.
Перед ним старуха.
Старуха заходится кашлем.
СТАРУХА. Изви… Кмх… Извиняйте, барин. Кашель бьёт.
ЕВГЕНИЙ. Нет, это ты… Это ты извини. (Отмахиваясь.) Бог с тобой.
Она уплывает, он продолжает рефлекторно отмахиваться.
Явление 5.
Марья Павловна позвякивает ложечкой.
Морок уже почти исчез. Но тяжёлое впечатление пока не до конца рассеялось.
ЕВГЕНИЙ. Мама!
Привычно и нежно целует ей руки.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Bonjour, mon cher. Ты совсем не щадишь себя. Ты не болен? Как будто озноб.
ЕВГЕНИЙ. Нет, это показалось.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Не щадишь. Целые утра за расчётами, целые дни где-то… в полях. Или в город по надобностям.
ЕВГЕНИЙ. Как иначе, mаmаn? Нужно удовлетворять требованиям кредиторов и банков, нужно отсрочивать платежи. Нужно наладить здесь всё. Это ведь моя цель. …И чтобы в доме не похоже было на запущение и упадок.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. A propos, Эжен… Я хотела говорить с тобой. Ну, разве это кстати, что у нас вместо лакеев один мальчик?
ЕВГЕНИЙ. Мама…
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Ах, я, кажется, хотела не то. Ты так огорчил меня своей лихорадкой.
ЕВГЕНИЙ. Нет никакой лихорадки вовсе.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Разве же я не вижу. Что же я хотела? Дорожки. Нельзя ли нанять кого-нибудь, чтоб посыпали дорожки?
ЕВГЕНИЙ. Мама, видите ли…
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Нет, я не жалуюсь на стол. Ты же знаешь, я всем готова для тебя пожертвовать, но, послушай, прилично ли? Ведь бывают гости. Какой-то конопатый мальчик. Даже без ливреи.
ЕВГЕНИЙ. Мама, видите ли…
МАРЬЯ ПАВЛОВНА (вдруг). Смотри!
(почти испугавшись). Что??
МАРЬЯ ПАВЛОВНА (с грустью и нежностью). Вон у тебя уже и чёрточку проложило наверху горбинки носа.
ЕВГЕНИЙ. Это от пенсне.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Не бережёшь себя. Скоро и седина…
Евгений слышит это с некоторым неудовольствием. Переводит в шутку.
ЕВГЕНИЙ. Ну, положим, не скоро.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Я всем готова жертвовать, но каковы будут мнения? Через два дня вот Мещерские приедут. Лидия Николаевна …с Оленькой; и с Мари…
ЕВГЕНИЙ. Мама! Ну, для каких особых целей вы мне это сообщаете?
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Разве я хочу тебе что-нибудь, кроме добра? Но, Эжен, зачем ты урезаешь себя во всём? Я — уже почти старуха (это — не без кокетства.), я всем готова жертвовать, но ты…И на счёт дорожек…
ЕВГЕНИЙ. Мама! Вы не понимаете моего положения! Ведь то и дело открываются всё новые долги, неизвестные прежде. Не успеваю я заткнуть одни дыры, как… Что будет, если выдержит и кончится тем, что все-таки придется продать именье?! Все труды пропадут, и, главное… (Почти по-детски.) Ведь окажется, что я не выдержал, не сумел доделать того, за что взялся. Видно, что отец в последнее время брал где попало.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Эжен!! Мы ведь уговорились.
ЕВГЕНИЙ. Да! Ах, да. Простите, я виноват.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА.Ах Эжен… Если б только найти тебе достойную партию…
ЕВГЕНИЙ. Мама!
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Совесть моя была бы покойна перед лицом могилы.
ЕВГЕНИЙ. Мама!
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. А что? Я знаю десяток семей, которые счастливы были отдать за тебя дочь. Ну… не буду сердить, не буду.
Крестит его. Уходит. Оборачивается.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Эжен… Так на счёт дорожек… Нельзя ли?
ЕВГЕНИЙ (почти сокрушённо). Я распоряжусь.
Явление 6.
Евгений подходит к конторке и начинает набирать на печатной машинке свои хозяйственные заметки.
С кипами счетов входит Данила.
ЕВГЕНИЙ. Данила…
ДАНИЛА. Да-с, барин. Слушаю.
ЕВГЕНИЙ. Знаешь… Я хотел сказать тебе. Есть у меня одна неприятность. Неприятность, если так можно выразиться, деревенской жизни. Одно обстоятельство. Живу я здесь уже около двух месяцев…
Где-то в другом пространстве возится с птицей старуха.
СТАРУХА. Ах ты, ж мой хороший, ах ты ж мой сладкий, дай же я тебя приголублю….
Евгений морщится.
ЕВГЕНИЙ. Уже два месяца, и… То есть в Петербурге… В Петербурге, я хочу сказать, проще устроиться. То есть я знаю, что мой отец и дед никогда… Никогда с крепостными. Но ты сам посуди: ведь теперь-то! теперь-то ведь не крепостные.
СТАРУХА. Ишь! Совсем осовел. Дай тебя приголублю.Цып-цып-цып, цып-цып-цып.
Евгений невольно брезгливо прислушивается.
ЕВГЕНИЙ.Я вот тебе о чём: я далек от распутства, я не Дон Жуан, я не Казанова, я не ловелас… Но… от нехватки этого нарушается свобода мысли! То есть… Мне требуется это всё только лишь в тех пределах, которые необходимы для здоровья.
СТАРУХА. Ах, ты паскудник. Чтоб те провалиться. Нельзя! Нельзя!
ЕВГЕНИЙ. Данила!! Это что?
ДАНИЛА. Это? Так это ж бабка Евдоха гусёнков разных пасёт. Вы без внимания, барин, без внимания.Так чё ж бишь вы?
ЕВГЕНИЙ. Для физического здоровья и умственной свободы.
СТАРУХА. Ах, ты ещё и лаять мне? Да я сама тебе полаю. Аф! Аф! Аф!
ЕВГЕНИЙ. Ну, так вот… Господи, семь потов сошло.
СТАРУХА. Цып-цып-цып, цып-цып-цып.
ЕВГЕНИЙ. Данила, ты…Ты меня понимаешь?
Уж, кажется, и впрямь должно быть всё понятно! Куда уж ясней?
ДАНИЛА. Ни бельмесу, барин, вот вам крест!
ЕВГЕНИЙ. Ах, боже ты мой! Ну, не монах я! Не-мо-нах!!!
ДАНИЛА. Тю! Так так бы, барин, сразу и сказамши. А то всё турусы развели. Да нешто ж мы без понимания?
ЕВГЕНИЙ. Так значит…
СТАРУХА. Ах, ты опять? Нельзя! Нельзя! Нельзя!
ЕВГЕНИЙ (об ней). Нельзя ли? А впрочем, пусть её.Так значит… это можно было бы как-нибудь когда-нибудь и устроить?
ДАНИЛА (крайне просто). Какую вам?
СТАРУХА. Нельзя! Нельзя!
ДАНИЛА (теперь ему надоело; он почувствовал себя на коне). А ну пошла прочь!
СТАРУХА. Ирод! Ррррр-аф!А ну, мои хорошие, а ну пойдём, пойдём.
ДАНИЛА. Какую вам, барин? Вы только скажите. А!! Есть одна така— эх, хороша штучка, эх егоза.
ЕВГЕНИЙ. Нет-нет, мне совсем напротив. (Как бы себе.) Хотя что может быть «напротив»… Мне, напротив, надо, чтобы только здоровая, да поменьше хлопот —солдатка или эдак… Но, разумеется, чтоб не урод.
ДАНИЛА. Знаю. Это, значит, Степаниду вам предоставить.
ЕВГЕНИЙ. Степаниду?
ДАНИЛА. Степаниду. Пчелникову.
Явление 7.
Возникает Степанида. Евгений больше не слушает Данилу.
СТЕПАНИДА.
Один сын у отца,
Одно дите у роду,
Что яблочко у саду.
ДАНИЛА. …Муж в городу, все равно как солдатка.
СТЕПАНИДА.
Я во зелен сад пойду,
Сладко яблочко сорву…
ДАНИЛА. А бабочка хорошая, чистая. Будете довольны.
СТЕПАНИДА.
Сладко яблочко сорву,
Свово милого вспомяну.
Свово милого вспомяну.
Я на сахаре на меду.
ДАНИЛА. Ну! Барин. Того… На поправку бы.
ЕВГЕНИЙ. На вот, на вот. (Торопливо.) Рубль.
Данила, уходит, гордый тем, что теперь у него при барине совершенно новая роль.
ДАНИЛА. Будете довольны.
Евгений опрометью бросается к Степаниде. Прикасается к ней и жадно целует.
СТЕПАНИДА (между поцелуями; лукаво; довольно). Тут кругом тропочка… а вы напрямки… через крапиву… Обошли бы… Острекались ведь небось.
ЕВГЕНИЙ (между поцелуями). Чистая! Свежая! Не урод!
Через сцену проходит Данила.
ДАНИЛА. Доволен ли барин? Доволен ли барин? Доволен ли барин?
Евгений отбегает от неё, даёт ему рубль.
ЕВГЕНИЙ. Рубль!
Подбегает к ней.
(Так будет и дальше. Она — быть может — накидывает на себя каждый раз новый платок, который он с неё срывает.)
ЕВГЕНИЙ. Не урод! Вот, держи вот.
СТЕПАНИДА. Благодарствуем. А может… может, помимо его станем сходиться.
ЕВГЕНИЙ. Нет!
Подбегает к своей конторке.
ЕВГЕНИЙ. Хорошо! Главное, хорошо, что легко. Легко, спокойно, бодро. Ничего не мешает. (Начинает печатать.) Подразделить хозяйство. Скотный двор, сад, огород, покосы, поля, разделенные на несколько отделов, должны составить отдельные статьи. Однако ж… (Видно, накатывает воспоминание или мечта.) Далее — поле. Поле, лежавшее восемь лет в залежах под пусками — сдать в аренду мужикам на новых общественных основаниях. Далее — то же попробовать с огородами. (Отрываясь.) Хорошо! Ну, и хорошо. А будет нужно, — перерву.
И бросается —
к ней. Поцелуи.
ЕВГЕНИЙ. Чистая! Свежая!
СТЕПАНИДА (смеясь). Не урод?
ЕВГЕНИЙ. Не урод!
СТЕПАНИДА (ласково). Барин мастер мёдом позакусить.
ДАНИЛА. Доволен ли барин? Доволен ли барин? Доволен ли барин?
ЕВГЕНИЙ (ей). На вот, держи.
СТЕПАНИДА. Благодарствуем.
Ему на ходу.
ЕВГЕНИЙ. Рубль!
ДАНИЛА. Старик Пчелников — тесть — кажись, заподозрил что.
Евгений не слышит.
К конторке.
ЕВГЕНИЙ (печатает). Далее — скотный двор. Пресечь противодействие старосты теплому помещению коров. (Передразнивая.) «Корове на холоду потребуется меньше корму! Сметанное масло спорее». Дикость!А стыд… Стыд ведь был только сначала. Но потом — на удивление прошел. Хорошо! И устроить, чтоб он понял: деньги, получаемые им, —не жалованье, как и в старину. А выдача вперед доли барыша. … А захочу — перерву. (Печатает.) До-ли ба-ры-ша. Я ведь не заминаю совесть? Не заминаю? Не заминаю! Для здоровья!«Благодарствуем!» — голос-тотакой… грудной.
К ней.
Поцелуи.
ДАНИЛА. Доволен ли барин? Доволен ли барин?
ЕВГЕНИЙ (ей). Держи.
СТЕПАНИДА. Благодарствуем.
Ему на ходу.
ЕВГЕНИЙ. Рубль!
К конторке.
ЕВГЕНИЙ. Если только свекла будет выходна и цены хороши, то к будущему году положение нужды и напряжения может замениться совершенным довольством. …Думал сначала: «Что такое будет? Что такое крестьянка? Что-нибудь вдруг безобразное, ужасное… Нет, они красивы, —говорил потом себе. — Но что я скажу, что я сделаю?». Истязал себя. А всё так просто оказалось… Для здоровья. (Печатает дальше.) Надо только упорно идти к своей цели, и я добьюсь своего,а работать и трудиться есть из-за чего.
К ней.
ДАНИЛА. Барин! Барин. Постойте. Нельзя!
ЕВГЕНИЙ. ??
ДАНИЛА. Муж приехал.
Степанида продолжает смотреть ласково и насмешливо.Лущит семечки или ломает веточки…
ДАНИЛА. Может, вам другу каку?
ЕВГЕНИЙ. Что ты! Нет! (С брезгливостью.)
Бредёт к конторке.
ЕВГЕНИЙ. Это дело не мое личное, а тут вопрос об общем благе. Все хозяйство, главное —положение всего народа, совершенно должно измениться. Вместо бедности — общее богатство, довольство; вместо вражды —согласие и связь интересов. (Оглядываясь на неё (она всё смотрит.))Положим, нехорошо. Но что же делать? Просто… природа. Тут не попишешь ничего. Скверно я поступаю. А выход? Ну да ненадолго. Перерву.
СТЕПАНИДА (вкрадчиво).
Одно дите у роду,
Что яблочко у саду….
Евгений, расслышав призыв, бросается к ней опрометью.
ЕВГЕНИЙ (после поцелуев; между поцелуями). Ну что же, как же ты, Степанида?
СТЕПАНИДА. Чего как же?
ЕВГЕНИЙ. Ну как же вот ты ко мне ходишь?
СТЕПАНИДА. Вона! Он, я чай, там гуляет. Что ж мне-то?
ЕВГЕНИЙ. А я… А я видел его. (Подготовил провокацию. Но ничуть не смутил.)
СТЕПАНИДА. Эко!
ЕВГЕНИЙ. Полюбовался. Молодчина.
СТЕПАНИДА. Другого такого нет в деревне.
ЕВГЕНИЙ. Что ж ты? (Долго смотрит на неё.) Нехорошо ж ведь.
СТЕПАНИДА. Эко! Да отчего ж нехорошо? Мне полдеревни завидують — так тобишь хорошо. Плохому б люди разве ж то завидуют. Да и денег у меня нет-нет да и берут.
ЕВГЕНИЙ. Так разве знают??
СТЕПАНИДА. А чего ж не знать? …Что ж вы? Эки очи у вас, барин. Палительные. Что ж вы? Чай пойдёте?
ЕВГЕНИЙ. Пойду. Пойду. Сей час пойду. (Поцелуй, означающий новый виток.)
Внимание зрителя переходит на новый объект.
Явление 8.
Пока Евгений целует Степаниду, в другом пространстве в первый раз появляется Лиза Анненская — молодая девушка хорошего воспитания из соседнего города.
ЛИЗА. 18 октября. Неужели никто из писателей никогда не дает труд писать о чувствах девушки. Удивляюсь тому. Всегда один только облик, только внешняя сторона. А впрочем… может быть, потому, что все писатели — мужчины. Неужели никто? Чем дольше живу… (Будто сама застеснявшись комизма оборота, но утвердившись.) Чем дольше живу, тем всё более уверяюсь в этом. Может быть, только разве… авторы (ах!) французских романов? (В которых, впрочем, один срам, неприличие и галантерейность!! …И которые читатьмне — пока — запрещено.) А между тем, чувства девушки… Как выразить это? Ну, что я хожу вокруг да около. Сегодня Евгений Иванович был опять. И то, что я испытываю в виду его… Это совсем не то, что я испытываю даже при Пьере, хоть он вполне камильфо и я, признаться, иногда чувствовала, что краснела, когда он играл ноктюрн… И при Коко, хоть он тоже камильфо и имеет прекрасные кудри. Но теперь… (Всё — исповедь.) Теперь мне кажется, что у меня не стало других мыслей, кроме него, других желаний, кроме того, чтобы… О, не могу описать. Теснят предчувствия. Предчувствия — как страшно выговорить! — счастья.
СТЕПАНИДА.
Я во зелен сад пойду,
Сладко яблочко сорву…
Евгений вырывается от Степаниды. Она смотрит.
Он мечется, как в клетке.
ЕВГЕНИЙ. Перерву, перерву. Захочу — перерву.
ЛИЗА. Счастья! Как сладко звучит это слово. Но разве ж предчувствия эти совершенно беспочвенны? Ведь он… бывает.И — к чему же скрывать наедине с собой — бывает для меня. Вот вывела эти слова рукой, и… Я чувствую всем сердцем, как горжусь им — тем, что он, такой, такой… серьёзный, благородный, кого все уважают и любят… такой взрослый… бывает… для меня.
Звяканье ложечки. Никем не замеченная, вдалеке появляется Мария Павловна. Изучает Лизу. Качает головой.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Продешевил себя.
ЛИЗА (будто что-то послышалось). Что? (Да, послышалось.) Я умиляюсь перед ним!
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Ну, да не в деньгах счастье. (Крестит Лизу, уходит.)
ЛИЗА. Перед ним! Да и перед собою тоже! И перед своей… … … … любовью.
ЕВГЕНИЙ. Перерву!
ЛИЗА. Сегодня! 18 октября! — был. И подарил книгу. (Смотрит на книгу, которую до этого прижимала к груди.)
ЕВГЕНИЙ. Перерву!
ЛИЗА. «Природа средней полосы». (Чуть-чуть; совсем чуть-чуть разочарованно.)
ЕВГЕНИЙ. Перерву!
ЛИЗА. Должно быть, увлекательную.
ЕВГЕНИЙ. Перерву, перерву.
Из книги выпадает письмо.
ЛИЗА. Ай! Письмо!
ЕВГЕНИЙ. …Всё! Перервал.
Мучительнейшее время. Степанида смотрит.Лиза разрывает конверт.
ЛИЗА. «Всего одно слово — умоляю. «Да» или «нет». Я жду внизу». Внизу!
Оборачивается, видит Евгения. Взбегает к нему.
ЛИЗА (Евгению очень просто). Разумеется, да.
ЕВГЕНИЙ. О, Лиза!
Оба счастливы.
ЕВГЕНИЙ. Вы ангел. Je vous ame.
Степанида (ничуть не грустнея) уходит.
СТАРУХА.
От чего у нас звезды частые?
От чего у нас ночи темные?
От чего у нас зори утренни?
От чего у нас ветры буйные?
От чего у нас дробен дождик?
От чего у нас кости крепкие?
От чего у нас кровь красна?
От чего у нас зачался белый свет?
2 акт
Явление 9.
Перед свадьбой в доме Евгений и Марья Павловна.
Возможно, ещё и старуха, неуместная, ходит и навешивает повсюду неловко какие-нибудь флёрдоранжи — предсвадебные украшения. Напевает песенку «От чего у нас ночи темные? От чего у нас зори утренни?».
Он стучит на машинке, она звякает ложечкой. Ей надо начать разговор.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. А я хотела тебе сказать, Эжен. Разумеется, я не знаю, но вообще я желала бы посоветовать о том, что перед женитьбой надо непременно покончить все свои холостые дела, так чтобы ничего уже не могло беспокоить и тебя и, помилуй бог, жену. Ты меня понимаешь?
Евгений перестаёт печатать. Тишина.
ЕВГЕНИЙ. О чём вы? Нет! Не понимаю. Нет! Не говорите. Наверняка, что-нибудь. Мои дела… У меня нет и не может быть никаких дел, которые требовалось бы скрывать, и которые могли бы…
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. …Ну, вот и славно.
ЕВГЕНИЙ. Ничего решительно!!
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Ну и прекрасно, дружок.
ЕВГЕНИЙ. И вы знаете, я говорил вам, что я, едва ещё только узнав Лизавету Максимовну, я проникся к этой девушке уважением. Которое со временем только окрепло и переросло в уверенность — в уверенность, что именно она — тот самый идеал женщины, которая, если я окажусь того достоин, составит для меня… весь смысл моего существования. Проникся всем этим. И… чувством!
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Да разве же я… оспариваю?
ЕВГЕНИЙ. …И едва я только думаю о Лизавете Максимовне, едва вижу перед собой ясные, кроткие, доверчивые глаза, которые… которые, как кажется, говорят мне всё, что мне нужно знать…
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Генечка…
ЕВГЕНИЙ. Как только вижу… Я не понимаю. Не понимаю, как же можно рядом с этими глазами… рядом с этой чистотой, рядом с тем, что для меня — священно, попечение о чём должно составить всю мою будущность, соотносить… соотносить то. (Осёкся.)
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Дружочек, Генечка. Не обижайся на меня.
ЕВГЕНИЙ (остыв). И я именно так себя вел всегда…Чтобы ничто не могло помешать…моей женитьбе. А если и было что…
Мария Павловна смотрит с сочувствием.
ЕВГЕНИЙ. А если и было что, так я решительно перервал.
СТАРУХА (бурчит или издалека).
От чего у нас ночи темные?
От чего у нас кости крепкие?
ЕВГЕНИЙ. Да ничего и не было!!
СТАРУХА
От чего у нас кровь красна?
Входит дядюшка с газетой.
ДЯДЮШКА. Верите ли, любезные мои? Тут вот сказано у одного… Я цитирую: «Женщина влюблена в черта». Да, не шутя. «Физики пишут глупости, что она то и то, — она любит только одного черта». Вообразите, а! Ещё бы написали, что она сама — чёрт!
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Quelle absurdité, дядюшка! Вот уж ко времени. И к лицу ли вам? И к летам ли?
ДЯДЮШКА. Я клянусь! (С восторгом.) Так и пишет. Так и пишет… прохвост. Бумага всё стерпит. Ну, я отправлюсь сделать моцион.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Ступайте с богом, oncle!
Дядюшка уходит.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Так что же?
ЕВГЕНИЙ. Матушка! Вы можете быть уверены во мне, как в самой себе.
Разговор как будто бы благополучно окончился.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Я, Геня, знаю твои благородные мысли.
ЕВГЕНИЙ (нежно). Вы меня сегодня так называете… Как в детстве.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Да? Я не заметила. Эжен. Я так, я просто к слову хотела ещё что… (Ни с того ни с сего.) Нынешний год родятся всё одни мальчики, видно, к войне.
ЕВГЕНИЙ. ??
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. И у Васиных, и у Пчельникова молодая бабочка первым…. Тоже мальчик. Меня без тебя звали крестить.
Евгений встречает новость.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Мальчик. Ладненький. Славно покрестили.
Пауза.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Это всё ничего. Я так рассудила. …В деревне важно чтобы справедливость, чтоб не было любимцев, как вон у дяди твоего.
ЕВГЕНИЙ. Маменька! Верите ли… Для меня моя будущая семейная жизнь такая святыня, которой я ни в каком случае не нарушу! А то… то так… то так… Считайте, что не было. Это прошло, это совершенно прошло, а теперь — святыня!
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Я верю! Разумеется, я верю. Ну, полно, полно. Иначе и не может быть!
Явление 10.
Старуха затягивает бестолковый свадебный речитатив.
Входит сияющая Лиза. За ней мама Варвара Алексеевна, дядюшка. Все умиляются.
СТАРУХА.
Есть ноженьки – подойди,
Есть крылышки – подлети,
Ножки – с подходом,
Голова – с поклоном,
Язык – с приговором.
Пожалуйста, прошу покорно
Рюмочку набочить,
В горлушке промочить
И нашего князя молодого Евгения
В путь-дорожку
К золотому к венцу проводить.
Молодые уходят.
Явление 11.
Утро.
Две мамы и дядюшка завтракают.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Евгений говорил, что Лизе сегодня значительно лучше. Уже почти совершенно хорошо.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Как может быть хорошо женщине в ее положении в эту невыносимую жару, когда окна на солнце? И без жалузи или маркиз. Дома она привыкла к совершенно другому. У меня всегда жалузи и маркизы.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Да ведь здесь тень с десяти часов.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. От этого и лихорадка. От сырости.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Так от сырости или от солнца?.. Да и лихорадки, кажется, нет. А что несколько… vomit — так это в её положении совершенно naturellement.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Не знаю я никакого «вомат». Нельзя ли сливок? Я только знаю, что хороший муж никогда не жалеет для жены. Мой покойный муж не признавал докторов, но для меня никогда он ничего не жалел. И мой доктор говорил всегда, что нельзя никогда определить болезнь, не зная характера больной. А уж он знает, потому что это первый доктор, и мы платим ему сто рублей. А ваш доктор… Горе одно, а не доктор. Как возможно жалеть для жены? — разъясните мне! Тем более, раз, может быть, здоровье будущего ребёнка зависит…
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Да неужели же кто-нибудь жалеет?..
ДЯДЮШКА (отрываясь от газеты, чтобы устроить перемирие). Прелюбопытнейше! Нет, только вот подумайте.Пишет…Пишет, говорю, один. Из новых. Эдак бойко. «Иметь одну точку зрения на человечность для женщины, а другую — для мужчины, одни законы — для женщины, другие — для мужчины, одни художественные приемы — для женщины и другие — для мужчины или, раз уж об этом зашла речь, юбку — для женщины и брюки — для мужчины так же несообразно и в конечном итоге так же непрактично, как иметь разные законы для — О-хо! — кобылы и жеребца». Глубоко копает!
Обе женщины, кажется, в первый раз объединившись, смотрят на него с осуждением.
ДЯДЮШКА. Что поделаешь? Fin de siecle. Новые идеи — где нам догнать.
Мария Павловна начинает позвякивание.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Не знаю никакого фандесекля.
ДЯДЮШКА. Ну, право же! Действительно так пишет. Воистину, бумага всё стерпит.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Дядюшка! Вы прежде хоть стихи читали — это было ещё хоть как-то камильфо. А теперь…
ДЯДЮШКА. Ну, что поделаешь. Подписался — не отпишешься. Да и память уж не та.
Входит Евгений. Целует дамам руки.
ЕВГЕНИЙ. Bonjour, maman. Варвара Алексеевна. Дядюшка.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Как самочувствие Lis?
ЕВГЕНИЙ. Думаю, к обеду встанет.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Ну, разумеется! Вам бы только заставлять жену скакать в таком положении!
ЕВГЕНИЙ. Право же, движение тоже необходимо. В соответствии с новейшими изысканиями…
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Пф! Всё вам только новейшие.Я очень хорошо помню, как меня мчали ваши лошади под поезд, благодаря вашим новейшим… рессорам или как их там.
ЕВГЕНИЙ. Право же! Было ведь вовсе не так.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Не хотите ли вы сейчас высказать…
ДЯДЮШКА (перекрывая). А дайте я вам ещё прочту.«Нельзя допускать… Нельзя допускать, чтобы двух живых существ, вступивших в отношения, терпимые лишь благодаря взаимной нежной привязанности, заставляли сохранять эти отношения после того, как привязанность исчезнет или ее вообще нет и не было. Попробуем же другими путями достигнуть тех общественных целей, которым сейчас служит семья, а затем навсегда отменим ее обязательность. Эта штука многих из нас делает несчастными». Батюшки! Так это что же? О браке? Виноват. Виноват.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Безобразие! Что за нравы.
ЕВГЕНИЙ. Что вы читаете такое? Что за анархизм.Возмутительно!
ДЯДЮШКА. Да так… Виноват. Подписался. А на портрэте вроде бы солидный человек. Вон, погляди. С бородою…Виноват.
Завтрак испорчен.Дамы расходятся.
ДЯДЮШКА. Постойте. Я вам другое. Тут где-то было… Вот, пишет один. Пишет: «в Японии — представляете, mes amis, — чувствительно любят русскую культуру. Одна из самых любимых сказок для японских детей — Эжен, вообрази — сказка о братьях Карамазовых…»
ЕВГЕНИЙ. Дядюшка… Мне в контору надо.
ДЯДЮШКА. «По сюжету кто-то убил отца трех сыновей, и поочередно подозревается каждый из них. Un fin же выясняется, что убийца — четвертый незаконнорожденный сын. Сказка учит японцев быть верными и не заводить детей на стороне, иначе это приведет к подобной трагедии».
Все разошлись. И дядюшка вздыхает и уходит.
ЯВЛЕНИЕ 12.
Входит Лиза. Уже очень заметен живот.
ЛИЗА. 15 августа. Да, тяжело.В особенности ему с его чувствительностью и благородством, слышать всегда эти недружелюбные и дурного тона пикировки и намеки на что-то. Но что же делать, если им обеим так необходимо это карауленье, это оберегание меня и… нового маленького Иртеньева. Но в остальном же… О, какое счастье! Какое счастье угадывать всякое состояние его души, всякий оттенок его чувства! И прилагать все силы, чтобы поступать так, —чтоб умерять тяжелые чувства и усиливать радостные. Стараться делать для него, чтобы всегда, во всем были чистота, порядок и изящество. Смотреть на вещи, на людей, на все в мире — только его глазами. Неужели же все надежды на счастье и впрямь оправдались? И ведь с каждым днём, с каждой неделей становится… не обыкновенней, а только не-обыкновенней. А ведь почти скоро год. Он много, он трудно работает (и уже и речи нет о прежнем ужасе продажи именья за долги), он устаёт, но… И с поля, и с гумна, и с завода всегда спешит домой. И как он всегда заботится. Вчера были гости, и как было хорошо говорить с ними и ждать, пока они разъедутся, и все домашние взойдут к себе, и мы останемся снова вдвоём. И ещё… я видела, что он замечает, что мной… любуются, — и только больше любил меня за это. Сама же я — увы — ревную. Я сдерживаюсь, но… Ведь нет на свете женщин, достойных его!! Он выше, умнее, чище, благороднее всех. Поэтому не только он не должен, не может никого любить, но и ни одна женщина не может сметь любить его. Во всём этом я должна быть совершенно спокойна. (Он, разумеется, не даёт ни малейшего повода.) А я для чего-то беспокоюсь и, конечно, не решаюсь ему признаться… Ах, чуть не забыла. Сегодня он читал мне новое руководство по воспитанию, пришедшее из Петербурга. Так как он, разумеется, имеет намерение воспитывать ребенка по всем правилам науки.
Проходит Евгений.
ЕВГЕНИЙ. «Воспитание ребенка должно начинаться в семье. Это его начальная школа. Здесь он должен научиться у своих родителей, исполняющих роль наставников, урокам, которые поведут его по жизни, урокам уважения, послушания, благоговения и самообладания. Домашнее воспитание оказывает решающее воздействие, направляя или к добру, или к злу».
ЛИЗА. Может быть, я почитаю? Здесь неважный свет.
ЕВГЕНИЙ. Если хочешь, дружочек.
Она берёт у него книгу но вдруг и пенсне. Надевает на нос.
ЕВГЕНИЙ (смеясь). Ты в нём ничего не увидишь.
ЛИЗА (как будто пародируя его; расхаживает). «Незаметно и постепенно влияние семьи и дома, направленное в нужную сторону, становится силой, ведущей к истине и праведности. Если не наставить ребенка непосредственно в семье, сатана научит его через свои сатанинские средства. Поэтому воспитание в семье невозможно переоценить».
ЕВГЕНИЙ. Дружочек мой, но ты ведь только дурачишься. И совершенно не вникаешь в смысл. Да и вредно тебе столько ходить.
Протягивает руку, чтобы получить назад книгу и пенсне. Она протягивает, как весёлая нашкодившая школьница.
Он подаёт ей взамен цветочек.
ЛИЗА. О, шарман.Я пойду поставлю в вазу.
ЕВГЕНИЙ. Не ходи так резво.
ЛИЗА (на ходу). Ах, мой друг, чуть не забыла. Я ведь затеяла на сегодня большую перечистку. Позвала двух подённых баб.
ЕВГЕНИЙ. Да зачем же?
ЛИЗА. Как же? Чтоб освежить. Ты не ходи пока в комнаты.
ЕВГЕНИЙ (вслед). Да мне надо бумаги взять.
Явление 13.
Старуха появляется, моет пол. Оставляя за собой мокрую дорожку, проходит через сцену.
СТАРУХА. Вы б не шли туда — мокро там.
Евгений недружелюбно провожает её взглядом.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА (проходя мимо; небрежно). Вы б не ходили — там моют.
Рядом с ним оказывается Степанида.
ЕВГЕНИЙ. Ты??
СТЕПАНИДА. Что же, барин, хорошо у вас. Хорошо у вас… убрано.
ЕВГЕНИЙ. Ты??
Беспомощный, отшатывается.
ЕВГЕНИЙ. Данила! Данила! (Ей; оборачиваясь.) Ты??
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА (мелькнув). Вы б не ходили там.
ДЯДЮШКА (мелькнув; в газетой). Пишет один: идёшь к женщине — бери с собой плётку.
ЕВГЕНИЙ. Данила!!
Лениво выходит Данила.
ДАНИЛА. Чего прикажете, барин?
ЕВГЕНИЙ (то и дело оглядываясь на неё, лукаво смотрящую). Данила, пожалуйста! пожалуйста! Распорядись, чтобне брать её на поденную в дом… Кого хочешь, а не её — слышишь? Я же год почти её не видел. Год не видел и хорошо. Год не видел.А тут. Понимаешь? Мучительно это мне… Не надо!
Появляется Лиза.
ЛИЗА. Неприятность! 17 августа. Неприятность! Беда! Только бы не беда. Только бы обошлось бы. Гуляя по саду и выходя из него на луг, куда повел меня он, чтобы показать клевер, переходя маленькую канавку… О, и как же могла я столь неосторожно. Оступилась!
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА (появляясь вдалеке). А! Вот я всегда говорю! Разве можно в таком положении прыгать через канавы?
ЛИЗА. Ничего-ничего, мама! Поднялся переполох. Я упала мягко на бок, но… Боже мой, как страшно! Только бы обошлось!
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА (появляясь вдалеке). А! Вот я всегда говорю! Разве можно в таком положении прыгать через канавы?
ЛИЗА. Ничего-ничего, мама! Он подбежал вмиг.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Я говорила не ходить. Погодите, я пришлю людей.
ЛИЗА. Ничего-ничего, мама! Он поднял меня. Легко поднял меня на руки.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Ах боже мой! Он уморит мою дочь.
ЛИЗА. Ничего-ничего, мама! Он поднял меня. Легко поднял меня. Он поднял меня. Он поднял меня….
Евгений, наконец, соображает, что делать. Подходит к ней, берёт на руки. Не знает теперь, куда нести, куда класть, потому что это почти уже сон и морок.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Ах боже мой! Он уморит мою дочь.
ЛИЗА. Ничего-ничего, мама! Он поднял, так хорошо и легко поднял меня. Можно я тебя обойму? Вот так. Только бы обошлось, только бы обошлось.
ЕВГЕНИЙ. Только бы обошлось…
Явление 14.
Сон и морок.
Евгений ещё держит её на руках.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Не желаю видеть, как ты уморишь мою дочь.
ДАНИЛА. Женщина влюблена в чёрта. Рожай! Рожай только сыновей. Дочерей — не рожай. Потому женщина — и сама чёрт. Чёрт! Рожай!
ЛИЗА. Друг мой, кажется, началось.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Началось, началось. Жена твоя рожает.
МАРЬЯ ПАВЛОВНА. Какой ты, Генечка, околосонный. Околосонный право совсем.
Лизу принимают у него.
ЕВГЕНИЙ. Какие-то… право… паутиньи нити.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. О, господи! Господи, господи! (Евгению.) Это всё ты!
ЕВГЕНИЙ. Что? Что с ней — ради бога!
Как-то грозно идёт старуха.
ДАНИЛА. Женщина — чёрт.
ЕВГЕНИЙ (старухе). Изыди!
Выходит Лиза с коляской.
ЕВГЕНИЙ. Так значит, всё благополучно! Слава богу!
ДАНИЛА. Да ты разве веришь?
Старуха подходит к коляске.
ЕВГЕНИЙ. Изыди!
СТАРУХА. Спасибо вам, барыня, спасибо вам, барыня, спасибо вам, барыня… (Бьёт крестные поклоны.)
ЛИЗА. Да за что ж?
СТАРУХА. Да как за что ж? Что вы сынка моего покачали. Он в ваших ручках беленьких-то и притих.
ЕВГЕНИЙ. Как твоего? Как твоего?
Она выпрямляется, разматывает платок и оказывается Степанидой.
ЕВГЕНИЙ. Ты??
СТАРУХА (настоящая; поёт-заливается). А я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.
ДАНИЛА. Женщина — чёрт.
ЕВГЕНИЙ. Ты??
ЛИЗА. Друг мой, ты сам не свой. Посмотри, посмотри на меня.
ЕВГЕНИЙ (Степаниде). Ты??
ЛИЗА. Ну, скажи, ну скажи что-нибудь. Ведь любить — значит жить жизнью того, кого любишь. А я тебя, я же тебя – ты же знаешь…
ЕВГЕНИЙ (Степаниде). Ты? Как бы было бы хорошо, если бы ты умерла.
ДЯДЮШКА. Пишет тут один. «Господи! Что же это?». «Господи! Что же это?» — пишет тут один, —«Господи! Что же это? — с сухими глазами, но голосом рыдающего человек сказал он и, встав на колени, прикоснулся к лежащей.
ЕВГЕНИЙ (Степаниде). Ты? Как бы было бы хорошо, если бы ты умерла.
ДЯДЮШКА. «Рука его попала на обнаженное тело, гладкое, упругое, холодное, но не мертвое, и с содроганием он отдернул ее».
СТЕПАНИДА. Да разве ж я виновата? Барин! Разве же я виновата?
ДЯДЮШКА. «Милая моя, голубочка моя, это я, — шептал он, ища в темноте ее лицо».
СТАРУХА. Если же правый глаз твой соблазняет тебя…
ДЯДЮШКА. И снова, в другом направлении он протянул руку и опять наткнулся на голое тело,
СТАРУХА. …вырви его и брось от себя…
ДЯДЮШКА. …и куда он ни протягивал ее…
СТАРУХА. …ибо лучше для тебя
ДЯДЮШКА. …он всюду встречал
СТАРУХА. …чтобы погиб один
ДЯДЮШКА. …это голое тело
СТАРУХА. …чтобы погиб один
ДЯДЮШКА. …это голое тело
СТАРУХА. …чтобы погиб один
ДЯДЮШКА. …это голое тело; это голое женское тело
СТАРУХА. …чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.
ДЯДЮШКА. …гладкое, упругое, как будто теплевшее под прикасающейся рукой.
ЕВГЕНИЙ (Степаниде). Если бы умерла! Ведь любить — значит жить жизнью того, кого любишь. А я? Ну, разве я живу твоею жизнью? Смешно сказать!Смешно подумать! Что ты мне? Что ты мне? Что ты мне?
СТЕПАНИДА. Разве же я виновата?
ДЯДЮШКА. «Иногда он отдергивал руку быстро, иногда он отдергивал руку быстро, — пишет тут один,— но иногда задерживал, и как сам он, без фуражки, оборванный, казался себе не настоящим, так и с этим обнаженным телом он не мог связать представления о ней. И то, что произошло здесь, что те дикие необузданные люди, напавшие на них, делали с этим безгласным теперь женским телом, представилось ему во всей омерзительной ясности. И какой-то странной, говорливой силой это отозвалось во всех его членах».
СТАРУХА. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.
ДЯДЮШКА. «Господи, что же это? — повторил он, но звук был неправдивый, как будто нарочно».
ЕВГЕНИЙ (Степаниде). Если бы умерла!
ДЯДЮШКА. «Он нащупал у ней сердце.Он нащупал у ней сердце. Он нащупал у ней сердце, — пишет тут один. Он ощутил слабое дыхание, словно она не была в глубоком обмороке, а просто спала».
ЕВГЕНИЙ. Был в старину один старец, так он руку жёг. Руку жёг, когда ввели его во искушение. В жаровню клал. Может, и мне попробовать. (Рука над огнём.) Ну! Подумай теперь о ней.
СТАРУХА. Был в старину один старец, так он руку жёг. А ты пойдёшь в адский огонь. Вон и уже горишь. Горишь, горемычина.
ДЯДЮШКА. Он нащупал у ней сердце и тут же почувствовал, что будет почему-то хорошо, если она еще долго не проснется. Тело было немо и неподвижно, и в его беспомощности и доступности было что-то жалкое и раздражающее, неотразимо влекущее к себе.
МАРИЯ ПАВЛОВНА. Не камильфо!!
СТЕПАНИДА. Разве же я виновата?
ДЯДЮШКА. Он был защитником и тем, кто нападает, и он искал помощи у окружающего леса и тьмы, но лес и тьма не давали ее. Здесь было пиршество зверей. И он обонял жгучее сладострастие, разлитое в воздухе, и расширял ноздри.
— Что же это? — громко и отчаянно вскрикнул он и вскочил, ужасаясь самого себя.
ДАНИЛА. Женщина — чёрт. Дьявол.
ДЯДЮШКА. — Зачем же это? — крикнул он, умоляя.
Но безгласным оставалось тело.
ДАНИЛА. Меня пугают, а мне не страшно!
ЕВГЕНИЙ. Дьявол! Да неужели я не могу овладеть собой? Неужели я погиб? Господи! Господи, помоги мне, я не могу один.
ДЯДЮШКА. Но безгласным оставалось тело.И мягко подавалось его усилиям, послушно следуя за его движениями, и все это было так страшно, непонятно и дико.
ЕВГЕНИЙ. Я не могу один, я не могу один, я не могу один. Господи!
ДЯДЮШКА. И он набросился на несопротивлявшееся тело, целуя, плача, чувствуя перед собой какую-то бездну, темную, страшную, притягивающую.
ЕВГЕНИЙ. Если бы ты умерла, если бы ты умерла. Господи!
ДЯДЮШКА. Его не было.
ЕВГЕНИЙ. Господи!
ДАНИЛА. Да ты разве веришь?
ЕВГЕНИЙ. Да! Да нет никакого бога. Есть дьявол. И это она. Она! Он овладел мной. А я не хочу, не хочу. Дьявол, да, дьявол.
СТЕПАНИДА. Разве же я виновата?
ДЯДЮШКА. Его не было. Он оставался где-то позади. Это другой человек со страстной жестокостью мял горячее тело и говорил, улыбаясь хитрой усмешкой безумного:
— Отзовись! Или ты не хочешь? Я люблю тебя, люблю тебя.
ЕВГЕНИЙ. Вот и «освободился», вот и «перервал».
ДЯДЮШКА. Его не было.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Не желаю видеть, как ты уморишь мою дочь.
ДЯДЮШКА. Его не было.
СТАРУХА. Думал, ты взял? А это она взяла.
ДЯДЮШКА. Его не было.
СТЕПАНИДА. Разве же я виновата?
ЕВГЕНИЙ. Кабы умерла. Умерла! Умерла! Да разве не может быть этого? Взять револьвер, взять револьвер, взять револьвер!
ЛИЗА. Друг мой! Как же ты бледен.
ЕВГЕНИЙ. А может быть! А может быть… О, что за мысль. Ну да!Две! две жизни возможны для меня; одна та, которую я начал с Лизой: служба, хозяйство, ребенок, уважение людей. Если эта жизнь, то надо, чтоб ее, Степаниды, не было. …А другая жизнь. Она! Она! Она!
СТЕПАНИДА. Разве же я виновата?
ЕВГЕНИЙ. Отнять ее у мужа, дать ему денег, забыть про стыд и жить с ней. Но тогда надо, чтоб Лизы не было. Чтоб она узнала, прокляла и уехала. Узнала, что я променял ее на бабу, что я обманщик, подлец. Нет, это слишком ужасно! Этого нельзя. Да, но может и так быть,может так быть. Лиза заболеет да умрет. Или родами умрет. Умрет, и тогда все будет прекрасно.
СТЕПАНИДА. Разве же я виновата?
ЕВГЕНИЙ. Прекрасно! О негодяй! Нет, уж если умирать, то ей. (Степаниде.) Если бы тыумерла, Степанида. Как бы хорошо было.
Да, вот как отравляют или убивают жен или любовниц. Взять револьвер и пойти вызвать и, вместо объятий, в грудь. И кончено.
Ведь она чёрт. Ты ведь чёрт. Прямо чёрт. Ведь против воли моей завладела мною. Убить? Да. Да. Да. Только два выхода: убить жену или её. Потому что так жить нельзя.
Всё почти рассеялось.
ДЯДЮШКА. «Он крепче прижал к себе мягкое, безвольное тело, своей безжизненной податливостью будившее дикую страсть, ломал руки и беззвучно шептал, сохранив от человека одну способность лгать:
— Я люблю тебя. Мы никому не скажем, и никто не узнает. И я женюсь на тебе, завтра, когда хочешь. Я люблю тебя. Я поцелую тебя, и ты мне ответишь — хорошо?
И с силой он прижался к её губам; и с силой он прижался к её губам, — пишет тут один, — чувствуя, как зубы вдавливаются в тело, и в боли и крепости поцелуя теряя последние проблески мысли. На один миг сверкающий огненный ужас озарил его мысли, открыв перед ним черную бездну. Бездну!»
Явление 15.
Лиза одна.
ЛИЗА. В ночь с 26 на 27 августа я почувствовала себя нездоровой, но, встретившись утром с маменькой, у которой болел живот, и сказав ей и о моей боли, мы обе решили, что мы съели слишком много ягод и расстроили себе желудки. Мы болтали и смеялись с ней, но боли её утихли, а мои стали обостряться. Я разбудила Евгения и послала его позвать за акушеркой. Она серьезно и озабоченно всю меня осмотрела и, выйдя в соседнюю комнату, торжественно объявила: “Роды начались”. Это было в 4 часа утра, 27. Августовские ночи совсем светлые, солнце уже взошло, было жарко и весело в природе.
Страданья продолжались весь день, они были ужасны. Он все время был со мной, я видела, что ему было очень жаль меня, он так был ласков, слезы блестели в его глазах. Он обтирал платком и одеколоном мой лоб, я вся была в поту от жары и страданий, и волосы липли на моих висках. Он целовал меня и мои руки, из которых я не выпускала его рук, то ломая их от невыносимых страданий, то целуя их, чтобы доказать ему свою нежность и отсутствие всяких упреков за эти страдания.
Зловещая тишина была в минуту рождения. Я сквозь забытье видела ужас в лице Евгения.Видела страшное суетливое волнение и хлопоты с девочкой акушерки и доктора. Акушерка брызгала ей воду в лицо, шлепала рукой по её тельцу, переворачивала её, и наконец она стала стонать все громче и громче и закричала.
Ребёнок кричит. Лиза благоговейно уходит.
Явление 16.
Оказывается, что кричит он на руках Степаниды.
Евгений видит Степаниду, которая качает ребёнка.
СТЕПАНИДА.
…Один сын у отца,
Одно дите у роду,
Что яблочко у саду…
ЕВГЕНИЙ. Что это? Что это? Что это? Ты??? Данила!! Данила!
СТЕПАНИДА.
…Я во зелен сад пойду,
Сладко яблочко сорву,
Свово милого вспомяну.
Входит Данила.
ДАНИЛА. Что изволите?
ЕВГЕНИЙ. Данила!! Что это??
ДАНИЛА. ?? Баба.
ЕВГЕНИЙ. Разве я не просил? Разве я не приказывал?
ДАНИЛА. Так это-то… Барыня-то сами… Молока-то нет. Говорят: кормилицу. Говорят слыхали, у той бабы, что на перечистку прибегала, сынок малой… Баба, барыня говорят, ладная, молока, говорят, должно много. Говорят: так нельзя ли и для Мими? А чего ж нельзя? Как у барыни молока-то нет.
ЕВГЕНИЙ. Данила! Я же просил! Я же просил! А коли… (Понижая голос.) Коли барыня узнает? Неужели ты не понимаешь? Я ведь с самой женитьбы… Я ведь почти год… почти год… избегал… И не думал… а тут. Грех! А нельзя ли… (Мелькнула мысль.) Нельзя ли их удалить, а? Все семейство — так как-нибудь и… удалить?
ДАНИЛА. Куда ж их удалишь?
ЕВГЕНИЙ. Да я подумал, что дать им денег или даже земли в Колтовском. Только бы не было её тут.
ДАНИЛА. Да куда ж они пойдут с своего кореня? Да и на что вам? Нешто она мешает?
ЕВГЕНИЙ. О, ну как же ты не поймёшь? Ведь жене…жене это ужасно будет узнать.
ДАНИЛА. Да вы чай ни дать ни взять в лихорадке, барин. Кто же скажет ей?
ЕВГЕНИЙ. Да как же жить под этим страхом? Да и вообще это тяжело.
ДАНИЛА. И чего вы расходились, право? Не возьму в толк. Кто старое помянет, тому глаз — ууу. А кто богу не грешен, царю не виноват? И все прошло и как в воду. Чегось не бывает? Атоперча кто ж про вас пропоёт худое? Вы ж топерча почитай что монах. Токмо женатый.
ЕВГЕНИЙ. Всё. Иди. Иди поскорее. Иди.
Долго стоит. Подходит к Степаниде.
ЕВГЕНИЙ. Что же? Кормишь?
СТЕПАНИДА. Что ж нет-то барин? Что ж не кормить, коли вдоволь молока.
ЕВГЕНИЙ. И своему хватает?
СТЕПАНИДА. Да не жалуемся.
ЕВГЕНИЙ. Дай… Дай, пожалуйста, сюда. (Берёт ребёнка.) Боже мой! Думал, что свободен, считал, что свободен. Говорил себе: перерву. Перервал.
СТЕПАНИДА. Разбудете, барин.
ЕВГЕНИЙ. Знаешь шалаш? Знаешь шалаш? Знаешь шалаш? Шалаш за лесниковой сторожкой — знаешь?
СТЕПАНИДА. Да как ни знать?
ЕВГЕНИЙ. Шалаш! Шалаш! Ай, господи! Ступай туда.
СТЕПАНИДА. Ась?
ЕВГЕНИЙ. Разве ты не услышала? Я отнесу Мими, я отдам Мими и… (Ах, боже мой, дьявол!)
СТЕПАНИДА. Неужто ж придёте?
ЕВГЕНИЙ. Ступай.
Степанида, довольная, лукавая, идёт.
СТЕПАНИДА. Так придёте что ль? Ой ли?
ЕВГЕНИЙ. Ступай, ступай, умоляю, ступай!
Дождь.
ЕВГЕНИЙ. Вот и перервал. Вот и перервал. Да, да, да. Стало быть, нельзя мне избавиться от нее, стало быть нельзя. Стало быть, сегодня. Сейчас. Вот сейчас. Шея её. Ноги босые. Тугая высокая грудь. Вся она, свежая, твердая, свежая…
Явление 17.
Входит дядюшка.
ДЯДЮШКА. Евгеш!
ЕВГЕНИЙ. Я занят, дядюшка, мне на гумно идти.
ДЯДЮШКА. Как же? Как же? С Мими??
Евгений будто только сейчас замечает, что держит на руках дочь. Пугается.
ЕВГЕНИЙ. Нет-нет. Не с ней.
ДЯДЮШКА. Давай уложим. Как ты ж однако рассеян.
Кладут ребёнка в люльку.
ДЯДЮШКА. Зачем бишь я шёл? А, хотел рассказать… (Потрясает газетой.)
ЕВГЕНИЙ. Дядюшка, я спешу. На выпас.
ДЯДЮШКА. Не в лихорадке ли? Удивительно. Удивительно. Что значит fin de siecle — новые веяния — люди сходят с ума.
ЕВГЕНИЙ. Мне в контору.
ДЯДЮШКА. Да одно только слово. К тому же дождь. Вообрази, Евгеш… Пишет тут один: человек. Владелец доходного именья, с лесом, с выпасом — вообрази: выстрелил в крестьянку. В спину ей выстрелил.
ЕВГЕНИЙ (который совсем уж было почти ушёл). Как? Как вы сказали?
ДЯДЮШКА. В спину.Пишут: выкрикнул перед тем: «Господи, помоги мне, я не могу один». И… Подошел вплоть к ней, вынул из кармана револьвер и раз, два, три. Три раза. Бабы в крик… А он: «Нет, я не нечаянно. Я нарочно убил ее. Зовите за становым»».
ЕВГЕНИЙ. И что ж дальше??
ДЯДЮШКА. В каторгу. Пишут: говорят, связь до того была. Да ну и что что связь? Разве такое связью объясняется? Мало ли связь? Эко невидаль связь?
ЕВГЕНИЙ. Дядюшка! Дядюшка, можно ли я??? Ах, нет! Это было бы прямо безумие.
ДЯДЮШКА. Что такое? Что такое, Евгеш? Я, право, не узнаю тебя даже.Последние дни… Понимаю: такие события,тревоги за жену…
ЕВГЕНИЙ. Ах, не то, всё не то. Да можно ли? Да можно ли сказать? можете вы соблюсти мой секрет, ужасный для меня секрет, постыдный секрет?
ДЯДЮШКА. Помилуй, неужели ты сомневаешься во мне?
ЕВГЕНИЙ. Дядюшка! Вы должны мне помочь. Не то что помочь, спасти меня. Я хочу мерзость вам открыть свою — слышите? Ах, можно ли? Ведь она меня там ждёт.
ДЯДЮШКА. Она?
ЕВГЕНИЙ. Она. Ведь это — это я теперь понимаю — это ведь вы меня сейчас отвели. Прежде всего я должен сказать, что я мерзавец и негодяй, подлец, именно подлец.
ДЯДЮШКА. Ну, что ты!
ЕВГЕНИЙ. Да как же не мерзавец, когда я, Лизин муж, Лизин! — надо ведь знать ее чистоту, любовь, — когда я, ее муж, хочу изменить ей с бабой? С ней… Которая ждёт там.
ДЯДЮШКА. То есть отчего же ты хочешь? Ты не изменил ей?
ЕВГЕНИЙ. Нет! Но я готов был. Я готов был. Вот сейчас. Даже и сейчас меня отделяет такая ничтожность. Не пускайте. Спасите. Не пускайте меня к ней.
ДЯДЮШКА. Что ж…хорошенькая?
ЕВГЕНИЙ. Да о том ли? Я ведь перервал. Ещё до женитьбы. Совсем перервал. То есть я полагал, что совсем… Почти год и не видал и не думал об ней. А теперь вдруг… То есть не вдруг… Не вдруг, а тогда ещё. Ещё когда Лиза была в опасности — понимаете ли вы то? Я увидал ее, и червь залез мне в сердце.
ДЯДЮШКА. Неужели ты так влюблен?
ЕВГЕНИЙ. Ах, совсем не то. Это не то, это какая-то сила ухватила меня и держит. Будто похоть за горло взяла. Гложет, гложет меня. Я сейчас не пошёл. Я сейчас не пошёл, кажется. Не пойду. Она ждёт, а я… превозмог.
ДЯДЮШКА. Под дождём… Может, послать кого?
ЕВГЕНИЙ. Как отца вас прошу: не спускайте с меня глаз. Ведь я уж понимаю, понимаю, что всякую минуту… И если не сделал, то это только бог меня спас.
ДЯДЮШКА. Бог? А ты разве веришь?
ЕВГЕНИЙ. Что за вопрос. Верю. Верю. Насколько могу.«Веришь ли?». Да что это значит. В наше-то время.
ДЯДЮШКА. Знаешь, я тут читал у одного…
ЕВГЕНИЙ. О-о-о…
ДЯДЮШКА. Понимаю. И всё же выскажу. Я читал: человек. Дьякон, кажется. Шёл молиться в засуху о дожде и брал с собой зонт. Зонт брал с собой — понимаешь? Вот это, наверное, вера и есть… Только где же взять такую. Слаб человек.
ЕВГЕНИЙ. Послушайте! Я уж жалею. Да вы поймите, дядюшка: она же знает теперь. Знает. О том, что я… хочу. Во сто крат же трудней будет. Не пускайте же. Вот как теперь. (Сам хватает его за руки.) Не пускайте меня одного.
ДЯДЮШКА. Послушай. Я понимаю. Я понимаю. Нехорошо. Только как же я удержу тебя — сам подумай. Ведь человек… слаб.
ЕВГЕНИЙ. Нет! Нет!Человек… Человек — это… это канат над пропастью!
ДЯДЮШКА. Fin de siecle. Идеи!Пишет тут один про какого-то… про какого-то,кто много видно что-то всю жизнь кипятился, суетился, за женщинами тоже вот… И землю вроде обрабатывал, богатства преумножал. А потом понял и выяснилось, что надо-то ему всего было… надо всего человеку аршин земли. Аршин — понимаешь?
ЕВГЕНИЙ. Аршин?
ДЯДЮШКА. А другой ему — тому, кто это пишет — отвечает — полемизирует то бишь: ну, нет. Аршин, говорит, надо трупу. Трупу! А человеку нужен весь земной шар. Весь земной шар. То-то. Знаешь, Евгеш, молодость, жизнь — всё это, братец, чрезвычайно коротко…
ЕВГЕНИЙ. Что? Что вы мне говорите такое? Да куда вы толкаете меня?..
ДЯДЮШКА. Я не… Что ты? Что ты?…
ЕВГЕНИЙ. Я к вам за спасением, а вы…
Ничто не разрешить.
Ребёнок плачет.
Явление 18.
Лиза одна.
ЛИЗА. Какое… какое сегодня число. Я не помню. Надо справиться у мамы. Что-то страшно страшно омрачает его. И тоска, и тоска. Такая страшная духовная тоска — я чувствую её в нём. Я никогда такой не знала. Никогда не думала, что бывает такая тоска. Такая, как… как, кажется, бывает перед рвотой, только духовная. Когда он входит в гостиную, осматривается так, будтовсё ему кажетсядико и неестественно. Он больше не смотрит. О, как ему тяжело. Раньше дела занимали его, а теперь… Только и ищет, как освободиться. А освободится — всё один, один.Перебираю: может быть, я виновата. Кажется, уж всё перебрала. Я расспрашиваю, я непрестанно расспрашиваю. Вчера я спросила его, умоляяоблегчить себя, рассказать:разве любить — не значит жить жизнью того, кого любишь? А я тебя, Евгений, я же тебя —ты же знаешь —я же ведь… Как он горько усмехнулся. Хоть знаю, он не хочет ранить меня. Это получается само собой, помимо его воли. О, он не понимает, не хочет понять, что я бы всю его боль, всю огромную его боль приняла б с благодарностью. Будто рвется в его душе что-то, а не разрывается.
Я дала себе обещание пока сдерживать себя. Не докучать ему расспросами. Но как же трудно…
Проходит Евгений.
ЛИЗА. Друг мой… Постой.
ЕВГЕНИЙ (раздражённо). Что же?
ЛИЗА. Я вижу… я вижу: ты мучаешься.
ЕВГЕНИЙ. Так что же?
ЛИЗА. Скажи мне. Ведь легче когда…Что бы ни было, все лучше этих твоих страданий. Ведь я знаю, что ничего дурного.
ЕВГЕНИЙ. Ты знаешь? Да откуда? Откуда же, право? Ты так чиста.
ЛИЗА. Скажи, скажи, скажи. Не пущу тебя.
ЕВГЕНИЙ. Сказать? Ты не знаешь, как это невозможно. Да и нечего говорить. (С усмешкой.) …А впрочем. Может быть, я уж и настолько подлец.
ЛИЗА. «Подлец»? Что за шутки. Ты наговариваешь. Ты… ты мне скажешь? Скажешь, и мы придумаем вместе, как разрешить.
ЕВГЕНИЙ. Это даже занятно.
Входит Варвара Алексеевна. Оценивает сцену.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Лиза. Мне кажется, Мими что-то горяченькая.
ЛИЗА. Ах, что вы, мама, она здорова!
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА (с нажимом). Ты не пойдёшь посмотреть?
ЛИЗА (после колебания). Да, я схожу, схожу. Идите, мама.
Варвара Алексеевна поцыкивая уходит.
ЛИЗА. Я на минуту. Я вернусь. Я возвращусь, и ты мне скажешь. Я сейчас. (Оборачиваясь.) Господи! Как страшно твоё лицо.
ЕВГЕНИЙ. Иди. Иди, Лиза.
Он остаётся один.
ЕВГЕНИЙ. Что ж. Что ж. Как видно, иначе нельзя. Иначе было бы уж вовсе подло.
Достаёт револьвер и выстреливает.
Тишина.
Тишина.
Женский вой. Это Степанида.
Эпилог.
Лиза, обе маменьки, дядюшка за столом. Прошло время.
В другом пространстве Евгений, успокоенный, положил голову на колени Старухи. Она тихонько приговаривает, не мешая разговору за столом «От чего у нас кости крепкие?От чего у нас кровь красна? От чего у нас ночи темные? От чего у нас ветры буйные. От чего у нас зачался белый свет?»
ДЯДЮШКА (он довольно сильно сдал). Гусь с орехами… гусь с орехами — это да… Знатный вышел.
Мария Павловна звякает.
ВАРВАРА АЛЕКСЕЕВНА. Я разумею, что можно было бы добавить тмину. (Взглянув на Лизу.) А впрочем… Впрочем, всё равно.
ЛИЗА. Ничего нет в жизни, а есть смерть. А её-то как раз и не должно быть.
Тишина.
ДЯДЮШКА. Я тут листал…. Один пишет (не иначе болтун и мистик, хотя…). Пишет: «Мир движется вперед благодаря тем, кто страдает». (Шамкнув.) Дьявол его разберёт.
Евгений идёт за свою конторку. Печатает.
ЕВГЕНИЙ.
Мир движется вперед благодаря тем, кто страдает.
Телеграфируйте. Телеграфируйте. Телеграфируйте.
Мир движется вперед благодаря тем, кто страдает. Стра-да-ет…
Мир движется вперед благодаря тем, кто…
Мир движется вперед благодаря — телеграфируйте — благодаря тем, кто страдает.
Мир движется вперед благодаря тем, кто страдает. Лев Толстой.
2017 год.
